Пара историй из практики прохождения «профессиональной практики» курсанта ТМУРП на судах ЭстРыбПром в период 1973-1974 годов.

Не помню сам, как я вошел туда,
Настолько сон меня опутал ложью,
Когда я сбился с верного следа.



Если кто-то не узнал строки Данте из его «Божественной комедии», то я сразу же объясню причину их предшествования моему «профессиональному» рассказу. Люди, читавшие мое воспоминание на сайте об учебе в ТМУРП, наверняка восприняли мой образ жизни и учебы как достаточно легковесный и в чем-то даже безответственный.
Я не готовил себя усиленно именно к предстоящим производственным трудностям. Используя полученные знания в физматклассе 15 средней школы и облегчение жизни проживанием в родном городе, я, можно даже сказать, «парил где-то в облаках …» спортзалов и книгочтения, в то время как мои сокурсники, более «приземленные» тяжким трудом в нарядах и лишениями без поддержки родной семьи в чужом городе пробивали себе путь к профессии.
Но в жизни все уравновешивается какими-то «божественными» законами Природы. Настало время «Первой практики» и мои сотоварищи радостно побежали устраиваться практикантами на БМРТ, Плавбазы, а наиболее «романтичные» из «приземленных» попали на парусник «Крузенштерн», чтобы в светлых радиорубках давить «на ключ», радостно ощущать себя «младшим комсоставом» и отдыхать в офицерских каютах «на двоих».
Самым «непрактичным» из всех практикантов оказался я. Мой же практичный Отец очень по деловому предложил мне поработать за зарплату матросом, хотя это и было формально запрещено - практику мне могли и должны были не защитать. Но только не сыну всем известного капитана – в морском братстве «все схвачено», и корочки матроса III класса дядя Леша Евреинов, пусть земля ему будет пухом, вручил мне вместе с направлением на транспортный рефрижератор «Нарвский залив», загадочно улыбаясь.


Судно выходило в СЗА уже буквально через пару дней. Мне следовало только сильно не светиться в радиорубке – вдруг не выдержат нервы у тамошнего начальника РТС. Переход на промысел – какую-то неделю - прошел скучно под присмотром боцмана, который постарался устроить мне мастер-класс на палубе со шваброй и докучал то вязанием тросов, то покраской судовых надстроек. Еще до выхода в море я слабо представлял себе, в чем конкретно будет заключаться моя работа матросом на «Нарвском заливе». Потом-то я узнал, что на период практики стал «матросом-грузчиком» III класса . На «заливы» «матросом-грузчиком» брали тех, кто был лишен паспорта моряка или вообще не способен делать ничего, кроме «бери больше и тащи дальше», нередко это были люди « пьющие на берегу». Зарплата там была хорошая. Работали на промысле по схеме «4 через 4» - 4 часа работа и 4 часа делай что хочешь … если сможешь.
Мы разгружали с поступающих сверху поддонов 24-х и 40-ка килограммовые картонные короба с мороженой брикетами рыбой, которую в точку рандеву доставили БМРТ, и снова укладывали короба, в штабеля, на свои поддоны в 10-15 метровом трюме.


Швартовка с кормы к ТР «Нарвский залив»

Отработав первые 8 часов, я уснул здоровым юношеским сном. Прошли очередные 4 часа, и я встал на ужин, чтобы затем идти на работу в трюм. Но к моему удивлению пальцы на руках напоминали распухшие сосиски и совершенно не гнулись! Одеться или взять в руки ложку в кают-компании было проблематично. В трюме мы работали исключительно в нитяных перчатках, чтобы удобнее было хватать короб. Пальцы получали обморожение, но, пока мы усердно работали, теплая кровь сохраняла подвижность суставов, которая пропадала после длительного бездействия. Через полчаса работы в трюме руки стали как новенькие, чтобы через 8-12 часов все повторилось снова.


Так мы работали почти весь период моей практики. Прошла неделя, другая, и я, хорошо тренированный в атлетическом зале, заметил, что в свободное время уже почти никто не показывается в кают-компании, и я в одиночестве кручу в который раз фильм «Руслан и Людмила» (нас еще обучали работе техника-кино-демонстратора и даже корочки соответствующие выдавали!). Тогда, я стал делать осторожные вылазки на капитанский мостик, в гирокомпасное отделение и в радиорубку, расспрашивая офицеров, как они работают с приборами. Это их несколько удивляло, но они отвечали и рассказывали. Наверное, я держался достаточно непринужденно т.к. привык вести себя хотя и вежливо, но естественно и свободно на кораблях отца.
К концу рейса я узнал, что не все местные «круги Ада» мной пройдены. На закуску мне досталась приемка … «рыбной муки». В бытность советским гражданином, я регулярно потреблял курятинку, слегка отдававшую запахом рыбы. Мы все знали - кур кормят рыбной мукой. До этого я имел слабое представление о таком морепродукте. Технология была не очень сложной. Вся непригодная рыба или специально выловленная полностью разваривалась в котле, затем мололась мельнице и такая «мука» подсушивалась, расфасовывалась в мешки по 90 килограмм и складировалась. В рыбоварном цехе было очень жарко и амбре стоял удушающий.
Плотные матерчатые, часто еще горячие, мешки пропитывались рыбьим жиром, и ухватить их за «ушки» было трудно даже вдвоем, а по мере заполнения поддона их предстояло забросить еще и наверх. В трюме становилось жарко, работа была очень тяжелая и мы оставляли на себе только штаны от робы и «гады» на ногах. Света постепенно делалось в трюме все меньше т.к. рыбная мука буквально как туман висела в воздухе. По телу медленно стекал пот грязными серыми потеками, смешанный с рыбьим жиром и, что особенно было неприятно, с крохотными и жесткими крапинками рыбьих костей, как песок царапавшими кожу. К счастью, рыбной муки не бывало так много как, поступавших бесконечно – теперь уже совсем легеньких - коробов.
По возвращении в «родную» роту я отрешенно наблюдал веселые лица сокурсников, слушал как что-то постороннее и легковесное их веселые рассказы о подвахтах, но ничего и никому не говорил о своей «практике» - нельзя было, хотя справочку я предоставил, как и положено.



У здоровых психически людей все плохое и неприятное уходит, превращаясь в занимательные и не без юмора воспоминания. Ко второй практике я, как мне казалось, был уже прагматичным и ко всему подготовленным моряком. Поэтому легко согласился и в этот раз на предложение отца поработать под крылом его старого товарища, капитана Жоры Мамренко не далеко от дома – на Балтике – матросом. Если я и был когда-то близок к «7-му кругу ада», то именно в тот год.
Георгий Мамренко, старый одессит и морской волк, работал всю жизнь на крошечных СРТ и СРТР с экипажами от 12 до 17 человек– на самых денежных, но и на самых изматывающих «селедочных» и тому подобных рейсах. Отчасти Жоре не позволяла выбраться с таких судов и любовь к спиртному. Эти «морские противники» превратили высокого ростом одессита в сутулого и жилистого, высохшего старика с кучей жестких седых волос на нечесаной голове. Его правильных форм с почти прямым носом, коричневое от ветров и соленой воды, от беспрестанного курения папирос лицо долихоцефала покрывали глубокие морщины.
Мы вышли в предновогодние дни в Балтику на Жорином «баночнике» РР 1280 - катать в жестяные банки балтийскую салаку и кильку пряного посола .


Модель-клон нашего «баночника» - их обозначали РР или РОС.


Очень даже недурные как закуска к водочке на кусочке хлебца! Они были и неплохим дополнением к Жориному древнему «докторскому» саквояжу, вмещавшему ящик «Столичной».
Если кто-то думает, дескать, самая страшная качка в Северной Атлантике, на «ревущих 40-х» или «где-то там далеко», то спешу обрадовать самая дурная и изматывающая качка на мелких морях типа Балтийского. Зимой она еще хуже. На «баночнике» же ее превращал в самую изощренную пытку запах специй густо наполнявший рабочее помещение, занимавшее пространство от бака до середины корпуса судна. От этого сладко-пряного запаха иногда просто выворачивало наизнанку. Никакая тренировка вестибулярного аппарата здесь не помогала – требовалось дождаться атрофии вкусовых рецепторов.
Зимой в море рано темнеет, и на горизонте черно-свинцовые воды сливаются с таким же небом в одно целое, и в пасмурную погоду создается ощущение, что все вокруг задрапировано в черно-серый бархат, и только палуба судна выделяется желтым пятном света прожекторов, иссеченным струями дождя. Кильку и салаку нам выгружали по-очереди пришвартовавшиеся сейнеры эстонских рыболовецких колхозов. На больших садках с рыбой, которые грузно раскачивались во время выгрузки, обязательно повисал самый отчаянный из колхозников, контролировать подачу рыбы. Наш СРТ был на фоне сейнеров грозной посудиной.




Облаченные в желтые проолифенки, в любую погоду мы целыми сутками стояли за металлическими столами и укладывали рыбу в большие банки, добавляли мерными ложками из бочонков засолочную смесь и закатывали банки. Когда палуба у вас уходит из под ног 24 часа в сутки, и вы сами уже превратились в «кильку пряного посола» в морском рассоле, такая простая работенка высосет ваши «соки» и мозги уже через пару лет. Волею судьбы мне довелось и после выпуска из ТМУРП походить в море с Георгием Мамренко, но уже на другом не менее занятном кораблике, о чем я расскажу на сайте Эстрыбпром. И если по молодости лет я еще и мог как-то в душе осуждать капитана за его пристрастие к алкоголю, то, повзрослев, не могу представить себе, как можно было 20 и более лет работать морякам в таком режиме и не прикладываться к рюмашке?! Никакие нервы не выдержат.


Представьте себе, вы лежите уставший и с пустым желудком после смены, не снимая одежды, в тесной двухъярусной койке носового кубрика на 8 человек как знакомые вам ранее кильки. В кубрике полумрак, а в койке с занавешенным проемом, чтобы легче уснуть, и того темнее, когда нос кораблика вдруг летит куда-то вниз, а вы съезжаете по матрасу вслед за ним и неприятно упираетесь затылком в переборку, то в голову лезет одна мысль: «Мы еще над водой или уже под ней?» Так и ждешь, что вот-вот неудержимо польется на пол леденящая соленая вода. Затем, нос корабля взмывает вверх, и твои ноги упирается в противоположную переборку. Нет, врешь! Не возьмешь! А если накатить … на два пальца в стакане, хотя бы?
В цех попадала не только килька с салакой - в невод заходили и треска и селедка, поэтому мы немного закатывали консервов и для себя. Собственно, треску отправляли за борт, а печенку консервировали отдельно. На тот момент существовал официальный запрет на заготовление тресковой печени и производства рыбьего жира для детей из-за обнаружения в ней ДДТ или по-простому «дуста», которым американца сдуру отравили пол планеты. Балтийская треска оказалась почти не зараженной, но ее малый вылов не позволял промышленно добывать печенку, а для себя мы отбирали понемногу.
Новый год экипаж выторговал у капитана встретить у пирса, наврали Конторе про неполадки на судне, а те сделали вид, что поверили и разрешили ремонтироваться на колхозном пирсе острова Сааремаа. Два мешка сахара быстренько перекочевали в местную лавку, волшебным образом превратившись в «водочку» безо всякой тягомотины с перегонкой и возгонкой. К двум часам ночи ваш покорный слуга сидел в кубрике трезвый до омерзения т.к. видеть иначе в таком состоянии празднование было невозможно, когда квелый голос вахтенного, вышедшего отлить с подветренной стороны, проорал: «Человек за бортом!» Очень повезло « мотылю», что мочевой пузырь напомнил вахтенному о себе именно в тот момент – более 15 минут в такой воде да еще ночью не живут. Через день, когда моториста оттерли спиртом, отогрели и привели в себя, он поведал леденящую кровь историю, так и остававшуюся до сегодняшнего дня предусмотрительно забытой.
Сколько надо выпить или сколько лет надо пить, чтобы за 3-4 часа пития словить «белочку»?! Закрутилось с того, что мотыль услышал, как кто-то осторожно сверлит стенку за его спиной. Сначала это было в одном месте, затем в двух и так далее. Когда сверление шло по всем поверхностям каюты, моторист ясно и с ужасом понял – ОН идет за ним! Спасение было в море!
Была ли это еще Практика или уже Реальная жизнь – не берусь судить. Я и сегодня не всегда понимаю – серьезно все это вокруг или просто попытка № …